Словно мой недвижимый взгляд на тем, моя печаль, захлёбывающаяся словами, молчащая, внеурочная,
Словно твоя пунктирная линия позвоночная,
Только я её вижу,
Только я прикасаюсь к ней так,
Другие всё к губам ближе,
А ты сжимаешь кулаки: в механизме брак,
Ты разладился, будто в тебя добавили что-то лишнее,
Ненужное, а потом необходимое,
Словно наркотик.
И ты сидишь и смотришь на меня отражением моего взгляда. Неподвижного.
И пропускаешь буквы в словах, когда стараешься говорить равнодушно, всё хочешь забить дротик
Прямо в мочку моего уха, чтобы я поняла,
Как важно,
Что только я вижу эту пунктирную линию,
А у меня всё рвётся изнутри от твоего взгляда,
И если я сейчас шевельнусь, разорвётся сердце совсем,
И ты не понимаешь, что это необходимая мера, а не бравада.
И я вижу эту линию, и я прикасаюсь к ней неловко дрожащими тонкими пальцами,

 и ты начинаешь дышать.



Как малиновый несладкий чай с горьким привкусом кофе: ты пытаешься добавить ложку сахара, но пьянеешь от самого запаха.
Папин шампунь на волосах, и смотришь на маму, и мысленно кричишь: "Мама, мама, не переставай дышать, когда перестанешь кашлять,
Мама, не переставай дышать, когда я буду носить ребёнка,
Мама, не переставай дышать, когда я буду смеяться над твоими седыми волосами,
Закручивать их в колечки, мы будем сидеть и читать книги, мама.
Мама, нам будет тепло".
Медленно заплетаешь косу - куда торопиться:
Воротничок накрахмален и выглажен,
Никто не ждёт - и серые глаза так спокойно смотрят на свет.

Вспышка огня - ты на передовой,
Никто не объяснял, что война снисходит не с неба,
Что она вылезает из грубой жирной земли,
Что она живёт в твоих друзьях пустыми взглядами,
Что она прорывает их горло словами о том, что пора, пора стать такой же,
Что она заставляет тебя хватать что-то, потому что есть возможность,
Потому что никто не осудит, потому что всем наплевать - посмотри, у бабы Вали сегодня похороны, кто ж её осудит, что она воровала,
Продавала себя, смеялась в лицо самоубийцам,
Так и тебя не осудят, забери спички у бедной девочки -
Что ей, и так два часа чиркать осталось,
А ты продашь за пять копеек, купишь себе мужа,
Он такой хороший муж, вон зубы какие, коленные чашечки,
Хватай, пока есть возможность, о каком круге в пустыне ты говоришь,
Давно уже нет никакой пустыни, давно уже не действуют круги,
Умер твой бог, да ты в него и не верила.
И ты смотришь прямо в глаза этой войне - она напротив тебя, она не в тебе пока,
Ты смотришь в неё и говоришь: может, я и не верю,
Но я сделаю всё, чтобы вы
поверили
в порядочность.
Простите меня, что вы такими стали.
Простите меня, что не дала вам возможность вырасти
По эту сторону баррикад.
Простите.

Создала себе профиль на "Проза РУ" Вот тут. Так что теперь не знаю, зачем мне этот дневник. Но пусть будет - мало ли, вдруг что придёт в голову. )))

Голова - большая пустая бочка,
В глазах сияет свет, запятая-точка,
Выбираю из колоды карт трефового валета,
Перетряхиваю колоду, а друзей-то там и нету.
За окном тепло, в сердце свежо и пусто.
Интересно, разумеется, о чём говорил Заратустра,
Надо бы поднять с полки пыльные тома, отложить карты,
Но, помнится, я это много раз обещала когда-то,
Но ещё ни разу не сдержала обещанья.
Может, хватит уже разменивать встречи на прощания?
Может, это самое время закрыть себе глаза на время?
Кризис среднего возраста случается со всеми.
Я научусь водить к зиме, куплю костюм с юбкой,
Сделаю вид, что не могу быть однолюбкой,
Сделаю вид, что это не меня на кровать не толкают,
А это такая философия жизни, из серии "такое бывает".
Много знакомых в "избранном", большая френд-лента,
А вот крикнешь человека, а он - где-то.
А когда сидишь на диване ночью, в книгу вцепившись,
Не сразу себе объяснишь, почему колесо без спицы,
Почему нельзя вжаться в чьё-то плечо и разрыдаться,
Почему у кого-то не серый свитер, и он не хочет остаться,
Почему ты сама себе пара, а в волосах твоих всё ещё ветер,
Почему же бог не считает, что тебе ещё что-то светит,
Почему за окном твоим ночь, и ты чувствуешь каждой клеткой кожи
Каждую звёздочку. И знаешь: они тебя чувствуют тоже.

Сказка о Карбонаде, часть 1.

Жил был злой волшебник по имени Карбонад. Больше всего на свете он любил сидеть на бревне у уходящих вдаль шпал и смотреть на проезжающие мимо поезда. Когда Карбонад был маленьким, они с бабушкой ездили в деревню, и там Карбонад видел удивительный цветок. С тех пор он не мог думать ни о чём, кроме этого цветка. Он чувствовал, что в его жизни не хватает чего-то столь же прекрасного, что без этого цветка его жизнь - словно огород, засаженный крапивой.
Однажды Карбонад сидел на своём любимом бревне и смотрел на поезда и рыжий-рыжий закат, как вдруг услышал сердитое пыхтение. По высокой траве мимо него спешил по своим делам Ёж. Он был куда больше, чем нормальные ежи - и уж, безусловно, был волшебным. Возможно, даже заколдованным.
- Привет! - поздоровался Карбонад. - Вы заблудились? Возможно, я смогу подсказать дорогу?
- Ничего ты не подскажешь! - профыркал Ёж. - Ты же злой волшебник, с чего мне вдруг тебя слушать? Я лучше буду слушать твоего брата, Логана! Вот кто на самом деле добрый волшебник, он обходителен с дамами и умеет улыбаться незнакомцам. А ты? Ффыр!
- Ну, извините, - обиделся Карбонад. - Вот все эти годы только и слышу, что я, дескать, злой волшебник, а я ведь за всю свою жизнь и мухи не обидел! Подумаешь, я не могу улыбаться, как мой брат. Зато я знаю больше Истинных слов - и могу прочитать цвет души человека по его глазам. А ещё я верю в прекрасный цветок, который когда-нибудь найду - и тогда моя душа станет полной...
- А душа твоего брата уже полна, - ответил Ёж и спокойно пошёл себе по своим делам.
Карбонад тяжело вздохнул, сорвал травинку и пожевал её. Иногда ему казалось, что мир устроен не так, как надо. Что, может быть, если бы при рождении его назвали Логаном, а его брата Карбонадом, то они поменялись бы местами, и, может, это было бы к лучшему. Но при мысли о том, чтобы сидеть в зале дворца и смотреть на припудренные носики, за которыми не видно веснушки, Карбонад не мог удержаться от зевков. Нет. Пусть он и злой волшебник, зато он может целый вечер просидеть здесь, на бревне, с поездами и призрачным цветком.
Иногда Логан приходил к нему на это бревно. Возникал, бесшумный, словно тень, в самые разные, но самые тяжёлые моменты жизни, садился рядом, и его плечо оказывалось очень горячим, словно брат старался передать всё своё тепло через это лёгкое дружеское прикосновение. Они не говорили, просто молчали и смотрели на поезда. Потом Логан уходил, и Карбонаду хотелось схватить его за руку и усадить рядом, но он понимал: не судьба. Один из них злой волшебник, другой - добрый. Так всё и должно быть.
Карбонад много работал. Он собирал волшебные механизмы, смешивал людские эмоции с людскими страстями, помогал тем, кому требовалась срочная помощь. Но всё это было не то.
- Брат, - однажды сказал Карбонад, когда они сидели рядом на бревне. - Помнишь тот цветок в саду нашей бабушки? Не встречал ли ты ещё такой?
- Каждая девушка пахнет цветами, - ответил Логан. - У каждой из них особенный запах. Может быть, тебе поискать этот цветок в них?
- Но ведь для меня только тот цветок - особенный, - вздохнул Карбонад. У его брата было тёплое плечо, но время от времени его глаза становились зеркальными, и тогда он не разбирал слов Истинной речи. Что поделать, и добрый волшебник - это всего лишь человек.

У тебя в организме не хватает меня.
Моей глупой улыбки и дурацкого смеха.
И последним придурком меня заклеймя,
Не заткнёшь в своём сердце в мой контур прореху.
Ты мой номер сотрёшь, но, сто дней не звоня,
Ты выстукивать цифры по памяти станешь.
У тебя в организме не хватает меня.
Может, ты этот факт, наконец-то, признаешь?..

Сегодня всё по живому -
И люди, и нервы,
И стук сердца чужого,
И в улыбки не верю,
И слова, этот образ,
Где за руку - так снежно!
И вздохнуть, вроде, поздно,
И убить себя нежно,
Я иду по проспекту,
Как по фотоальбому.
Проиграла всё лету.
Как же всё по живому.

Кончики моих пальцев
Пахнут свежемолотым кофе.
Мне страшные сны постоянно снятся,
Как мы умираем с братом по крови.
Из миллиарда спичек вытянуть самую короткую -
Какой неизбывный талант.
А кто сегодня выпускает птичек,
Кто попадает в такт?
Ритм вальса на три, а я не умею,
"Раз-два-три" постоянно хромает.
Ты посмотришь на меня глазами молодого бычка,
Скажешь: "Ладно, у всех бывает)))"
И каждый мне говорит свою боль,
Картину мира ломающую,
И я отрезаю от сердца улыбку,

(Продолжить)

Ну, я же понимающая,
А это вам не жук чихнул.



Всех не перелечишь,
Всех не пожалеешь,
Раненые души
Пластырем не склеишь,
И тепло и радость
В каждый взгляд не вложишь,
Всех ты не поднимешь,
Всем ты не поможешь.
Не вздыхай о тех, кому
Не хватило друга:
Те, кого ты поднял,
Им протянут руку.

Раньше я была твоей единственной звездой
В море темноты, и безысходности, и сна.
Я хотела каждый день твой разделить с тобой,
Будь то хмурый вечер-осень или свет-весна.
А сегодня между нами тысячи шагов,
Две работы и секунды, что проводим врозь.
И, мне кажется, всё тише фенечки из слов,
Через трубку тишина и паузы насквозь.
Я прошу у жизни, вечной старицы седой...
Пусть я навсегда останусь лишь твоей звездой.

Плету из наших диалогов чёрные нити новогодних гирлянд - от мокрой липы к липе, от прохожего к прохожему, взглядом в ледяное крошево, в проеденную солью зиму, вгрызаюсь в одиночество, вдыхаю сладость Burberry Weekend, запах уюта, запах тепла, запах моей влюблённости в твою беззащитно открытую шею, когда ты отклоняешься и смотришь на небо. 
От шага к шагу, мелькают старые ботинки, слово-слово-запятая, и я так глубоко, что не окликнешь, и попросить судьбу об одной ночи, ночи в шутку, и словно после неё всё изменится, и мы будем жить всю жизнь счастливо, как мои родители, и я каждый день буду сидеть в кресле и вязать, и ждать тебя у окна в мир, и у тебя ни разу не возникнет мысли, чтобы не вернуться. А на самом деле это не ночь, это лёгкий тычок между лопаток, который забросит тебя в пропасть, и не будет уже сил хвататься за ревущий ветер обкусанными ногтями, а только ждать, когда внутри загорится свет, и в позе зародыша примкнёшь к этому свету, и окажется, что ты всё ещё стоишь над пропастью, как всегда стояла, и можешь уже не просить об этой ночи, потому что некого просить, потому что у нас были разные желания: у тебя - перепрыгнуть шесть метров с шестом, у меня - закусить губу и рвануть за тобой через ручей, в Терабитию.
И мы оба проиграли в пьесе, которая никогда не будет написана - этими чёрными нитями диалогов, которые я выписываю по дороге до банкомата этим ненужным долгим выходным, в который хочется только закрыть глаза...
И просить об одной ночи. В шутку. Навсегда.